Фото из личного архива Игоря Сажина.
В канун нового года, 30 декабря, из Чечни в Сыктывкар вернулся председатель Коми правозащитной комиссии «Мемориал» Игорь Сажин, который в течение 11 дней вместе с коллегами из других российских регионов занимался в неспокойной республике правозащитными расследованиями. Каждый день пребывания в Чечне г-н Сажин описывал в своем блоге, а по прилете ответил на вопросы корреспондента «ЗЖ».
- Судя по вашим заметкам, с матчастью у вашей мобильной бригады было все в порядке — по крайней мере, жили в квартире в центре Грозного, передвигались на частной машине. Вам коллеги из местного «Мемориала» поспособствовали?
- Нет, к нашей работе мы местных правозащитников вообще не привлекали, — чтобы их не подставлять под возможный удар властей... Квартиру снимали сами, машину как организаторы работы мобильных бригад ребята из нижегородского комитета против пыток пригнали...
- Расскажите о механизме работы правозащитных бригад.
- Механизм простой: к примеру, пропал человек, дело о пропаже не возбуждается, и к нам в мобильную группу обращается кто-либо из его родственников. Мы его просим написать заявление и дать нотариально заверенную доверенность в том, что мы представляем его интересы, и дальше тупо долбим прокуратуру, следственный комитет, — чтобы было возбуждено уголовное дело.
- Как именно люди узнают, что именно к вам можно обратиться? Как они вас находят?
- Мы сразу по приезде занялись расследованиями, которые проводила Наташа Эстемирова (чеченская правозащитница, убитая за свою деятельность в июле 2009 года — «ЗЖ»). И как только мы приступили к этой работе, люди начали об этом узнавать, искать контакты с нами. Созванивались, мы с ними встречались. Чаще всего ездили к ним домой и расспрашивали.
- Какие конкретно случаи вы расследовали?
- Прежде всего, связанные с пропажей людей. То есть человек был задержан правоохранительными органами и исчез. Правоохранители убеждают родственников, что задержанного отпустили, а в реальности его нет... Мы работали над пятью или шестью делами. Опрашивали свидетелей, готовили документы, предоставляли информацию в следственный комитет. Нас отфутболивали, мы искали новых свидетелей, новые данные. Все для того, чтобы принудить власти возбудить уголовные дела.
- Добились чего-нибудь?
- О немедленных результатах говорить невозможно. Расследования требуют методичной работы в течение долгого времени. Дела тянутся годами. А мобильные группы работают в Чечне с сентября. То есть всего 4 месяца.
- Из ваших заметок не совсем понятно — вы работали только в Грозном и его окрестностях или приходилось бывать и в других районах Чечни?
- Вы знаете, всю Чечню на автомобиле можно проехать из конца в конец за час, грубо говоря. Так что мы работали и в самых отдаленных селах. Мы не затрагивали только горные районы, поскольку практически во всех них действует режим контртеррористической операции.
- Как я понял из ваших заметок, не все из заинтересованных в установлении правды чеченцев соглашались поделиться с вами информацией, хотя, по вашему же наблюдению, к правозащитникам в Чечне доверие велико.
- Тут все просто: пострадавшие делятся всей имеющейся у них информацией, а свидетели не хотят — боятся. Они говорят: мы хотим жить, потому что отлично знаем, как здесь все происходит. Для нас, конечно, это катастрофично... В нормальном, цивилизованном государстве жертва, ее родственники, близкие и свидетели рассказывают все, что видели. В тоталитарном государстве люди боятся исполнить свой гражданский долг, потому что уверены — государство, которому наплевать на гражданский долг, их просто раздавит. Все ресурсы для этого у него имеются.
- Вы были в Чечне в 2005 году. Сегодняшняя Чечня сильно отличается от той?
- В 2005-м по улицам бродили люди в гражданской одежде с автоматами, нам вообще запрещали выходить из машины ребята из местного «Мемориала». Тогда все было намного страшнее, опаснее. Тогда, пока едешь из одной части Грозного или Чечни в другую, тебя на каждом блок-посту тормозят, с остановками долго двигаешься. Сейчас из самого далекого села Ачхой-Мартан от границы с Ингушетией мы ехали до Грозного буквально 30 минут. На блок-постах никто не останавливает, бетонных блоков, которые раньше приходилось объезжать, сейчас нет – прямая трасса. Мы 10 дней ездили, и нас всего один раз тормознули – проверили документы и тут же отпустили. Сейчас более высокая безопасность... После войны необходимо навести хоть какой-то порядок — чтобы насилие перестало быть случайным. Когда, грубо говоря, ты идешь по улице и в тебя стреляют — не представители власти, а бандиты или еще кто. В период экстренных ситуаций случайное насилие очень велико… На сегодняшний день в Грозном элемент случайного насилия преодолели. Можно пройтись по центру Грозного среди бела дня, и ничего с тобой не случится. Можно спокойно проехаться на машине по ночному Грозному. Может быть, и прогуляться по ночному Грозному тоже можно, но мы не пробовали. Так что случайное насилие исчезло… Людей в гражданской одежде с оружием я в этот приезд не встречал, — если человек с оружием, то обязательно в форме. Появился некий признак цивилизованного государства – оружие как инструмент насилия находится только в руках представителей государства. Но в Чечне не перешли к третьей стадии, — когда насилие государством применяется только в отношении тех, кто действительно признан виновным... Они (чеченцы — «ЗЖ») вроде вышли из ситуации случайного насилия, но в область правового насилия не вошли... Потому и случается следующее: дом, в котором неизвестно кто спрятался, с оружием он или без, просто расстреливают. А потом разбираются.
- Кстати, насчет прогулок по Грозному. В своих грозненских заметках вы описываете походы на базар за продуктами, пешие прогулки по городу. Не встречались с враждебным отношением к вам как к людям с явно славянской внешностью? У вас же на лицах не написано, что вы правозащитники…
- Нет-нет. Там на тебя вообще не обращают внимания.
- А людей со славянской внешностью вообще много на улицах?
- Нет, совсем немного. Они есть, их мало, но на них никто не обращает внимания.
- Вы, кажется, там в православной церкви побывали?
- Да, мы в ней на службе побывали. Расположена она рядом с главной мечетью. Круглосуточно охраняется двумя бойцами-федералами с автоматами. Их постоянное присутствие — это, конечно, некий признак нестабильности… Но, справедливости ради надо сказать, что возле мечети центральной тоже есть автоматчики...
- Как местное население относится к Рамзану Кадырову? Я имею в виду неформальное отношение, а не то, что представлено на многочисленных плакатах, которыми увешан весь Грозный.
- Большая часть людей, с которыми мы встречались, испытывает к Рамзану Кадырову, скажем так, недоверие. Не верят они ему. Ощущение у них такое, что это когда-нибудь должно кончиться. И — страх. Всепоглощающий.
- К Путину, к Медведеву какое отношение?
- К Путину там больше любви, чем к Медведеву. Это видно по количеству плакатов. Путин там везде: Кадыров – Путин, Путин – Кадыров. Просто как Маркс и Энгельс. Вообще, мы о политике с людьми почти не говорили. Но если о Путине хоть что-то говорят, то о Медведеве — почти ничего… О том же, кто настоящий хозяин в Чечне, я мог судить по поведению местных гаишников, которые сдирали автоматными рожками вообще-то разрешенную в России тонировку с задних стекол машин: «Рамзан сказал – будем делать»...
Беседовал Андрей Влизков